Неточные совпадения
— Я тебе говорю, что не сотни и не
люди бесшабашные, а лучшие представители народа! — сказал Сергей Иваныч с таким
раздражением, как будто он защищал последнее свое достояние. — А пожертвования? Тут уж прямо весь народ выражает свою волю.
Это — не тот город, о котором сквозь зубы говорит Иван Дронов, старается смешно писать Робинзон и пренебрежительно рассказывают
люди, раздраженные неутоленным честолюбием, а может быть, так или иначе, обиженные действительностью, неблагожелательной им. Но на сей раз Клим подумал об этих
людях без
раздражения, понимая, что ведь они тоже действительность, которую так благосклонно оправдывал чистенький историк.
Отыскивая причину
раздражения, он шел не спеша и заставлял себя смотреть прямо в глаза всем встречным, мысленно ссорясь с каждым.
Людей на улицах было много, большинство быстро шло и ехало в сторону площади, где был дворец губернатора.
А вот с Макаровым, который, по мнению Клима, держался с нею нагло, она спорит с
раздражением, близким ярости, как спорят с
человеком, которого необходимо одолеть и унизить.
Самгин выпил рюмку коньяка, подождал, пока прошло ощущение ожога во рту, и выпил еще. Давно уже он не испытывал столь острого
раздражения против
людей, давно не чувствовал себя так одиноким. К этому чувству присоединялась тоскливая зависть, — как хорошо было бы обладать грубой дерзостью Кутузова, говорить в лицо
людей то, что думаешь о них. Сказать бы им...
Вспомнив эту сцену, Клим с
раздражением задумался о Томилине. Этот
человек должен знать и должен был сказать что-то успокоительное, разрешающее, что устранило бы стыд и страх. Несколько раз Клим — осторожно, а Макаров — напористо и резко пытались затеять с учителем беседу о женщине, но Томилин был так странно глух к этой теме, что вызвал у Макарова сердитое замечание...
В этом
раздражении было нечто уже враждебное
людям, как бы ни были одеты они — в рубахи защитного цвета или в холст и ситец.
А осмотр усилил
раздражение Самгина, невольно заставив его согласиться, что Туробоев прав: в этом капище собрались действительно отборные
люди: среди мужчин преобладали толстые, лысые, среди женщин — пожилые и более или менее жестоко оголенные.
Сначала неловко было обоим. Ей — оттого, что «тайна» известна была ему, хотя он и друг, но все же посторонний ей
человек. Открыла она ему тайну внезапно, в горячке, в нервном
раздражении, когда она, из некоторых его слов, заподозрила, что он уже знает все.
Моя мать часто сердилась, иногда бивала меня, но тогда, когда у нее, как она говорила, отнималась поясница от тасканья корчаг и чугунов, от мытья белья на нас пятерых и на пять
человек семинаристов, и мытья полов, загрязненных нашими двадцатью ногами, не носившими калош, и ухода за коровой; это — реальное
раздражение нерв чрезмерною работою без отдыха; и когда, при всем этом, «концы не сходились», как она говорила, то есть нехватало денег на покупку сапог кому-нибудь из нас, братьев, или на башмаки сестрам, — тогда она бивала нас.
Вино оглушает
человека, дает возможность забыться, искусственно веселит, раздражает; это оглушение и
раздражение тем больше нравятся, чем меньше
человек развит и чем больше сведен на узкую, пустую жизнь.
Я никогда не мог вполне понять, откуда происходила злая насмешка и
раздражение, наполнявшие его душу, его недоверчивое удаление от
людей и досада, снедавшая его.
В голосе Гани слышалась уже та степень
раздражения, в которой
человек почти сам рад этому
раздражению, предается ему безо всякого удержу и чуть не с возрастающим наслаждением, до чего бы это ни довело.
Иные, скрывая свое
раздражение, шутили, другие угрюмо смотрели в землю, стараясь не замечать оскорбительного, третьи, не сдерживая гнева, иронически смеялись над администрацией, которая боится
людей, вооруженных только словом.
Молчаливое терпение
людей исчезало, уступая место напряженному ожиданию, заметно росло
раздражение, звучали резкие слова, отовсюду веяло чем-то возбуждающим…
Истомленные трудом
люди пьянели быстро, во всех грудях пробуждалось непонятное, болезненное
раздражение.
Во всех
людях теперь чувствовалось глухое
раздражение, смутный задор, они стали держаться развязнее, шумели, спорили со сторожами.
Мелькали трости, обломки оград, в дикой пляске кружились крики сцепившихся
людей, возвышалось бледное лицо молодого
человека, — над бурей злобного
раздражения гудел его крепкий голос...
— Разойдись, сволочь!.. А то я вас, — я вам покажу! В голосе, на лице его не было ни
раздражения, ни угрозы, он говорил спокойно, бил
людей привычными, ровными движениями крепких длинных рук.
Люди отступали перед ним, опуская головы, повертывая в сторону лица.
Раздражение, всегда дремотно таившееся в усталых грудях, просыпалось, требовало выхода, торжествуя, летало по воздуху, все шире расправляя темные крылья, все крепче охватывая
людей, увлекая их за собой, сталкивая друг с другом, перерождаясь в пламенную злобу.
А за ним, как из рога изобилия, посыпались: Дантон, Сен-Жюст, Камилль Демулен, Верпье… какую массу гнета нужно было накопить, чтоб разом предъявить миру столько страстности, горечи,
раздражения, сколько было вылито устами этих
людей!
Почтмейстер на это согласился тем охотнее, что, видя жену свою в состоянии крайнего
раздражения, он и сам находил выгоды иметь в эту пору около себя в доме чужого
человека, и потому он не только не отказал Варнаве в ночлеге, но даже, как любезный хозяин, предоставил в его пользование стоявший в конторе диван, а сам лег на большом сортировальном столе и закрылся с головой снятым с этого же стола канцелярским сукном.
Человеку необходимы внешние
раздражения; ему нужна газета, которая бы всякий день приводила его в соприкосновение со всем миром, ему нужен журнал, который бы передавал каждое движение современной мысли, ему нужна беседа, нужен театр, — разумеется, от всего этого можно отвыкнуть, покажется, будто все это и не нужно, потом сделается в самом деле совершенно не нужно, то есть в то время, как сам этот
человек уже сделался совершенно не нужен.
Подъезжая к своей квартире, Бобров заметил свет в окнах. «Должно быть, без меня приехал доктор и теперь валяется на диване в ожидании моего приезда», — подумал он, сдерживая взмыленную лошадь. В теперешнем настроении Боброва доктор Гольдберг был единственным
человеком, присутствие которого он мог перенести без болезненного
раздражения.
Защита требовала от присяжных, чтобы они признали убийство в запальчивости и
раздражении, но присяжные оправдали Донато, под бурные рукоплескания публики, — и Донато воротился в Сенеркию в ореоле героя, его приветствовали как
человека, строго следовавшего старым народным традициям кровавой мести за оскорбленную честь.
На улице ему стало легче. Он ясно понимал, что скоро Яков умрёт, и это возбуждало в нём чувство
раздражения против кого-то. Якова он не жалел, потому что не мог представить, как стал бы жить между
людей этот тихий парень. Он давно смотрел на товарища как на обречённого к исчезновению. Но его возмущала мысль: за что измучили безобидного
человека, за что прежде времени согнали его со света? И от этой мысли злоба против жизни — теперь уже основа души — росла и крепла в нём.
Иногда к Автономовым приходили гости — помощник частного пристава Корсаков, тощий
человек с длинными усами. Он носил тёмные очки, курил толстые папиросы, терпеть не мог извозчиков и всегда говорил о них с
раздражением.
Сидели здесь южные антрепренеры и между ними харьковский Иванов-Палач, безобиднейший
человек, прозванный так за то, что это было его единственное ругательство, вырывавшееся у него в минуту крайнего
раздражения…
Утром, по каменному лицу Раисы и злому
раздражению сыщика, Евсей понял, что эти
люди не помирились. За ужином они снова начали спор, сыщик ругался, его распухшее, синее лицо было страшно, правая рука висела на перевязи, левой он грозно размахивал. Раиса, бледная и спокойная, выкатив круглые глаза, следила за взмахами его красной руки и говорила упрямо, кратко, почти одни и те же слова...
Вечерами, когда он сидел в большой комнате почти один и вспоминал впечатления дня, — всё ему казалось лишним, ненастоящим, всё было непонятно. Казалось — все знают, что надо жить тихо, беззлобно, но никто почему-то не хочет сказать
людям секрет иной жизни, все не доверяют друг другу, лгут и вызывают на ложь. Было ясно общее
раздражение на жизнь, все жаловались на тяжесть её, каждый смотрел на другого, как на опасного врага своего, и у каждого недовольство жизнью боролось с недоверием к
людям.
Очевидно, тут все держалось очень усиленною внешнею выправкой, скрывавшей то внутреннее недоумение, которое обыкновенно отличает
людей раздраженных и в то же время не умеющих себе ясно представить причину этого
раздражения.
Мучался я особенно том, что я видел несомненно, что ко мне у ней не было другого чувства, кроме постоянного
раздражения, только изредка прерываемого привычной чувственностью, а что этот
человек, и по своей внешней элегантности и новизне и, главное, по несомненному большому таланту к музыке, по сближению, возникающему из совместной игры, по влиянию, производимому на впечатлительные натуры музыкой, особенно скрипкой, что этот
человек должен был не то что нравиться, а несомненно без малейшего колебания должен был победить, смять, перекрутить ее, свить из нее веревку, сделать из нее всё, что захочет.
— Да вздор все это! совсем никто ничего и не боится; а это все Идища эта сочиняет. Этакой, черт возьми, крендель выборгский, — проговорил он с
раздражением, садясь к столу, и тут же написал madame Норк записку, что он искренно сожалеет, что, по совершенному недосугу, должен отказаться от уроков ее дочери. Написав это, он позвал своего
человека и велел ему отнести записку тотчас же к Норкам.
Спасения от него не было нигде, а ехать опять с ним же вместе назад, в Петербург, значило — опять попасть в кружок тех же самых
людей, о которых Бенни в это время уже не мог без
раздражения вспомнить и с которыми потом никогда не сходился во всю свою жизнь в России.
«Что они друг друга ненавидят, это ясно, — думал я, возвращаясь к себе домой, — несомненно также и то, что он
человек скверный, а она хорошая девушка. Но что такое произошло между ними? Какая причина этого постоянного
раздражения? Какой смысл этих намеков? И как это неожиданно вспыхнуло! Под каким пустым предлогом!»
Казалось бы, ему должно бы было быть ясно, что это озлобление его на обстоятельства и
людей усиливает его болезнь, и что поэтому ему надо не обращать внимания на неприятные случайности; но он делал совершенно обратное рассуждение: он говорил, что ему нужно спокойствие, следил за всем, что нарушало это спокойствие, и при всяком малейшем нарушении приходил в
раздражение.
Шум не умолкал,
раздражение усиливалось, и вдруг Вельчанинов, в бешенстве, ударил этого
человека за то, что он не хотел говорить, и почувствовал от этого странное наслаждение.
Он был в той степени
раздражения, в которой самые выдержанные
люди начинают иногда говорить лишнее.
Нет; насколько мне дано наблюдательности и проникновения, господин этот производит хорошее впечатление — по-видимому, это экземпляр из новой, еще не вполне обозначившейся, но очень приятной породы бодрых
людей, не страдающих нашим нервическим
раздражением и беспредметною мнительностью, — «
человек будущего», который умеет смотреть вперед без боязни и не таять в бесплодных негодованиях ни на прошлое, ни на настоящее.
Ипполит Сергеевич отошёл в сторону от них и стал у лестницы, спускавшейся в парк. Он провёл рукой по лицу и потом пальцами по глазам, точно стирал пыль с лица и глаз. Ему стало стыдно перед собой за то, что он поддался взрыву чувства, стыд уступил место
раздражению против девушки. Он назвал про себя сцену с ней казацкой атакой на жениха, и ему захотелось заявить ей о себе как о
человеке, равнодушном к её вызывающей красоте.
Видимо, что он принадлежал к разряду тех
людей, которые о деньгах покойно и без нервного
раздражения не могут даже говорить. Я подал ему двадцать пять рублей; Семену это не понравилось.
Иван. Что значит двое? Это слабые, истощённые безработицей
люди, их можно убивать щелчками в лоб… Солдаты были раздражены… (Замолчал, развёл руками, говорит искренно.) Ну, да, конечно, я отчасти виноват… но — живёшь в постоянном
раздражении… Другие делают более жестокие вещи, чем я, однако в них не стреляют.
Он, как и все
люди, живущие с природой и знающие нужду, был терпелив, и мог спокойно ждать часы, дни даже, не испытывая ни беспокойства, ни
раздражения.
Застрелился Фоблаз, конечно, от любви, а любовь разгорелась от
раздражения самолюбия, так как он у всех женщин на своей родине был счастлив. Похоронили его честь честью, — с музыкой, а за упокой его души все, у одного собравшись, выпили и заговорили, что это так невозможно оставить, — что мы тут с нашей всегдашней простотою совсем пропадаем. А батальонный майор, который у нас был женатый и
человек обстоятельный, говорит...
Постоянно один у другого на глазах, они привыкли друг к другу, знали все слова и жесты один другого. День шёл за днём и не вносил в их жизнь почти ничего, что развлекало бы их. Иногда, по праздникам, они ходили в гости к таким же нищим духом, как сами, иногда к ним приходили гости, пили, пели, нередко — дрались. А потом снова один за другим тянулись бесцветные дни, как звенья невидимой цепи, отягчавшей жизнь этих
людей работой, скукой и бессмысленным
раздражением друг против друга.
Музыка заиграла французскую кадриль и проиграла ее хотя с известными недостатками, но недурно. Раек захлопал, вероятно потому, что всякого рода музыкальные звуки, худы ли они или хороши, но на
людей неизбалованных, то есть почти никогда не слышавших музыки, производят некоторое
раздражение в нервах, а этого и довольно…
Мелочное, бессильно-язвительное недоброжелательство землемера, тихая покорность Степана перед таинственной и жестокой судьбой, молчаливое
раздражение его жены, вид детей, медленно, один за другим, умирающих от болотной лихорадки, — все это сливалось в одно гнетущее впечатление, похожее на болезненную, колючую, виноватую жалость, которую мы чувствуем, глядя пристально в глаза умной больной собаки или в печальные глаза идиота, которая овладевает нами, когда мы слышим или читаем про добрых, ограниченных и обманутых
людей.
Если же нельзя достигнуть, простой
человек не останется сложа руки: по малой мере, он изменит все свое положение, весь образ своей жизни, убежит, в солдаты наймется, в монастырь пойдет; часто он просто, естественным образом не переживает неудачи в достижении цели, которая уже проникла все существо его и сделалась ему необходима для жизни; если же физическое сложение его слишком крепко и может вынести больше, нежели сколько нужно для крайнего
раздражения нервов и фантазии, — он не церемонится покончить с собою насильственным образом.
По широким ступеням соборной лестницы тихо подымались темные фигуры мужчин и женщин. Не было обычной около церкви суматохи и нетерпеливого
раздражения.
Люди шли робко, точно утомленные, придавленные своими грехами, уступая друг другу дорогу, сторонясь и выжидая очереди.
Оплодотворение будет производиться искусственным путем, оно будет слишком тяжело для
человека, а любовное чувство будет удовлетворяться сладострастными объятиями и
раздражениями без всякой «грязи», как это рисует Гюисманс в «Là-bas» [«Там внизу» (франц.).